Состав ансамбля был классический. Ударные, две гитары и клавишные.
Состав ансамбля совсем не классический. Украинец, чех, болгарин и еврей, то есть я. Как и положено еврею, я вначале играл на клавишах. Со временем выяснилось два важных аспекта – болгарин оказался тоже евреем, а чех играл на клавишах лучше, чем оба еврея вместе взятые. Поэтому два еврея, один из которых прикидывался болгарином, играли на гитарах, украинец – стучал, в хорошем смысле этого слова. Хорошо стучал. А чех, со странным отчеством «Иосифович» - играл на клавишах.
Мы были молодые, вечно влюбленные, вечно голодные, слегка пьяные и до синевы выбриты. С этим была отдельная история. Когда мы только-только собрались первый раз с инструментами, завхоз актового зала на маслоэкстракционном заводе, где мы репетировали, правой рукой убирая со стола вторую пустую бутылку и левой извлекая из сумки третью, еще полную, изрек: «Настоящий музыкант должен быть всегда слегка пьян и до синевы выбрит!» Потом были какие-то объяснения, почему нужно было именно так, но бутылка была третьей, а мне было 15 лет. Я просто уже этого не помню.
Что-то я отвлекся. Ах да, мы были вечно влюбленные. Я ее помню – ее звали Люба, и у нее была военная фамилия и военный папа. Наш барабанщик был влюблен в девушку с факультета железобетона и стройконструкций. Я не помню, как ее звали, я даже не помню, как его звали…. Но она выглядела именно как студентка железобетонного факультета. Он ее любил и поэтому барабанил так, словно хотел забить барабаны до смерти.
Мы были вечно влюбленные. И поэтому писали стихи. Стихи писали тогда все, даже те, у кого это получалось хорошо. У нас получалось плохо. И наш евро-болгарин, который был старше всех и сильнее всех, сказал, что раз мы такие слабые, что пишем стихи, он будет писать музыку. Так что песни наши мы сочиняли все вместе. Они были о любви, которой мы очень хотели, об армии, которой мы не хотели совсем, и о чем-то непонятном, потому что слегка пьяными были только утром. А стихи писали и ночью тоже…
Через пару месяцев нам повезло. Мы купили две новые гитары. И я поменял свою бас гитару «Урал» на гитару с красивым названием «Ибанез». Ибанез была голубого цвета, лакированная и полированная и звучала так, что басы проникали глубоко в печенки и почки. Она была очень красивая и звучала… Вообще, любая гитара звучит лучше, чем гитара с названием «Урал». Но голубая гитара с позолоченными колками и белыми ладами была потрясающей. С такой гитарой можно было выступать перед людьми с включенным светом.
Что-то я опять отвлекся. Да, мы сочиняли песни о любви. Сейчас, когда я перечитываю эти стихи, я ужасаюсь – каким же глупым я тогда был. Но тогда, тогда все было иначе. У нас стали появляться постоянные слушатели. И даже не только девушки. И мы созрели до концерта. В нашем репертуаре было штук десять наших песен, но, чтобы зрители не разбежались в самом начале, мы включили в список и несколько «чужих». Вопросы авторских прав нас тогда не волновали, нас тогда вообще мало что волновало. Хотя нет – волновало. Меня лично волновало, как отсвечивает моя гитара, потому что в актовом зале маслоэкстракционного завода не было нормальных прожекторов. А всех нас вчетвером волновало, чтобы нас не накрыла милиция. Поэтому завхоз, вместо постоянных трех в этот день получил четыре бутылки, никаких афиш не было, и мы все равно очень волновались.
Милиция появилась на третьей или четвертой песне. Учитывая, что мы начали не со своих песен, мы даже не успели опозориться. Милиция вела себя на удивление вежливо и корректно. Силу не применяли, инструменты не ломали. Записали наши данные, забрали у завхоза недопитые бутылки и, разогнав нас все по домам, опечатали зал.
Через несколько дней наш безымянный вокально-инструментальный ансамбль в полном составе был приглашен на разборки в деканат. И там с нами разговаривали очень вежливо. Повезло, что не просили спеть, но попросили показать тексты. С трудом разобрав наши каракули ( а я напомню, что печатных машинок в то время у студентов не было, а трезвыми мы были обычно по утрам), кто-то из «важной комиссии» спросил нас:
- а почему в вашем репертуаре нет русских народных песен?
С трудом сдержав смех, я ответил первым. Первым, потому что был самый молодой и самый глупый. А глупость сильнее смелости. Так вот, я ответил:
- Я – еврей. Вот он – украинец. Он – болгарин, а этот – чех. Какие у нас могут быть русские народные песни?
Комиссия посмеялась. Честное слово – они смеялись. Выгнали нас в коридор ожидать вердикта и долго смеялись за закрытой дверью. Потом нас позвали назад и вынесли вердикт. «Ансамбль может существовать, может репетировать в малом зале строительного факультета, но Брестовицкого из ансамбля надо выгнать». И подчеркнули – выгнать не потому, что еврей, а потому, что глупый!
Меня выгнали. И я пошел в другой коллектив, который играл только чужие песни и играл только на похоронах и свадьбах. Зато нам никто не говорил, что играть.
Вот с тех самых пор я не люблю «играть то, что положено». И очень люблю гитары фирмы «Ибанез».
А с Любой, у которой была военная фамилия и военный папа я расстался….
Journal information