История из жизни. Самолет израильской авиакомпании летит по маршруту Тель-Авив -Верона. Из 160 пассажиров - около 120 это религиозные евреи, явно сефарды, с многочисленными детьми. Дети носятся по самолету, их мамы и папы орут на детей и перекрикиваются друг с другом. Короче, табор уже ушел в…
О моей френдленте!
кухня наших бабушек
Тут гигантское блюдо внесли с фаршированной рыбой,
Окунь янтарный на нем и огромная щука,
А также мелкая всякая рыба, нежная вкусом;
Иная сварена с разной начинкой, иная зажарена в масле,
И золотистые капли росою сверкают на спинах.
Перцем приправлена рыба, изюмом и редькой, и луком.
(Шауль Черниховский. «Завет Авраама»)
Жил-был один еврей. Ну, как жил - да так, не плохо себе жил. И не один он жил, конечно. Была у него жена – все женам жена. И десять дочерей, счастье отцово, слезы отцовы. И глядя на то, как растут его дочери, видел он десять жен своих. И с вершины лет своих жалел он женихов будущих, ибо красавицами были дочери его. И мужей будущих жалел, ибо умны были дочери его. И лишь в одном было расстройство отца. Жена его умела готовить... Хорошо умела готовить… Но лишь одно блюдо она умела хорошо готовить – фаршированную рыбу. А, как известно, даже фаршированную рыбу ни один еврей не может кушать бесконечно. Во-первых – дорого, а во-вторых – надоедает. В воскресенье – фаршированная рыба. И во вторник фаршированная рыба. И в четверг фаршированная рыба. И в святую субботу – фаршированная рыба с изюмом и с халой.
И когда пришло время выдавать дочерей замуж, позвал еврей шидуха (человек, который занимается сватовством, идиш) и сказал ему:
«Я очень люблю своих дочерей. И кушать вкусно я тоже люблю. Поэтому найди мне женихов из мест разных, женихов хороших, чтобы дочери мои слез не лили. И из семей разных, чтобы дочери мои готовить научились. И так, к склону лет моих, может быть, появится у меня на столе что-то кроме фаршированной рыбы, да благослови Господь ее плавники и чешую!»
Так шидух и сделал. Нашел женихов славных, из семей разных. И к склону лет собрал отец всех дочерей своих, с их мужьями и детьми на праздник. Не то сто лет ему исполнилось, не то опять Царица Суббота пришла. И к празднику этому дочери начали готовить стол. Нет, не стол…. Тиш! («тиш» - на идише и стол и застолье)
И появились на столе благочестивого еврея и храйме (рыба в остром соусе, рыба по-мароккански), и гекохте (еврейская уха), и форшмак (паштет из сельди), и гехате эринг, и чолит фиш, и даже тунец-строганофф (спасибо дочери, чей муж был из далекого северного русского города). И ел все эти прелести еврейской кухни старый годами еврей и про себя чертыхался – ну почему все только рыба?
Невдомек ему было, что дочери хотели отцу приятное сделать. А раз отец всю жизнь только рыбу ел – вот и дочки, научившись у «швигер» (свекровь – идиш) готовить новые блюда, любящие дочери накрыли отцу рыбный стол во всем его многообразии еврейской кухни.
Конечно, это только сказка. И в этой сказке я придумал все, кроме многообразия еврейской кухни. И раз уж сидеть нам в карантине долго, решил я за это время рассказать вам, друзья о еврейской кухне. И не только о рыбной.
И если вы хотите принять участие в этом сложном мероприятии, я только буду рад. Присылайте ваши истории, рассказы и притчи о еврейской кухне. Можно. И рецепты, но я не собираюсь готовить в прямом эфире. Я буду рассказывать истории и байки еврейской кухни, а уж готовить – это вы сами.
Итак, новый цикл рассказов под тегом #тиш
Окунь янтарный на нем и огромная щука,
А также мелкая всякая рыба, нежная вкусом;
Иная сварена с разной начинкой, иная зажарена в масле,
И золотистые капли росою сверкают на спинах.
Перцем приправлена рыба, изюмом и редькой, и луком.
(Шауль Черниховский. «Завет Авраама»)
Жил-был один еврей. Ну, как жил - да так, не плохо себе жил. И не один он жил, конечно. Была у него жена – все женам жена. И десять дочерей, счастье отцово, слезы отцовы. И глядя на то, как растут его дочери, видел он десять жен своих. И с вершины лет своих жалел он женихов будущих, ибо красавицами были дочери его. И мужей будущих жалел, ибо умны были дочери его. И лишь в одном было расстройство отца. Жена его умела готовить... Хорошо умела готовить… Но лишь одно блюдо она умела хорошо готовить – фаршированную рыбу. А, как известно, даже фаршированную рыбу ни один еврей не может кушать бесконечно. Во-первых – дорого, а во-вторых – надоедает. В воскресенье – фаршированная рыба. И во вторник фаршированная рыба. И в четверг фаршированная рыба. И в святую субботу – фаршированная рыба с изюмом и с халой.
И когда пришло время выдавать дочерей замуж, позвал еврей шидуха (человек, который занимается сватовством, идиш) и сказал ему:
«Я очень люблю своих дочерей. И кушать вкусно я тоже люблю. Поэтому найди мне женихов из мест разных, женихов хороших, чтобы дочери мои слез не лили. И из семей разных, чтобы дочери мои готовить научились. И так, к склону лет моих, может быть, появится у меня на столе что-то кроме фаршированной рыбы, да благослови Господь ее плавники и чешую!»
Так шидух и сделал. Нашел женихов славных, из семей разных. И к склону лет собрал отец всех дочерей своих, с их мужьями и детьми на праздник. Не то сто лет ему исполнилось, не то опять Царица Суббота пришла. И к празднику этому дочери начали готовить стол. Нет, не стол…. Тиш! («тиш» - на идише и стол и застолье)
И появились на столе благочестивого еврея и храйме (рыба в остром соусе, рыба по-мароккански), и гекохте (еврейская уха), и форшмак (паштет из сельди), и гехате эринг, и чолит фиш, и даже тунец-строганофф (спасибо дочери, чей муж был из далекого северного русского города). И ел все эти прелести еврейской кухни старый годами еврей и про себя чертыхался – ну почему все только рыба?
Невдомек ему было, что дочери хотели отцу приятное сделать. А раз отец всю жизнь только рыбу ел – вот и дочки, научившись у «швигер» (свекровь – идиш) готовить новые блюда, любящие дочери накрыли отцу рыбный стол во всем его многообразии еврейской кухни.
Конечно, это только сказка. И в этой сказке я придумал все, кроме многообразия еврейской кухни. И раз уж сидеть нам в карантине долго, решил я за это время рассказать вам, друзья о еврейской кухне. И не только о рыбной.
И если вы хотите принять участие в этом сложном мероприятии, я только буду рад. Присылайте ваши истории, рассказы и притчи о еврейской кухне. Можно. И рецепты, но я не собираюсь готовить в прямом эфире. Я буду рассказывать истории и байки еврейской кухни, а уж готовить – это вы сами.
Итак, новый цикл рассказов под тегом #тиш
Два Абрама
Старый, очень старый имам Ибрагим застрял в римском аэропорту. Дождливый сентябрьский Фьюмичино не выпускал самолет в Амман, а там его ждали.
Маленький Аврумчик носился по залу, пока его семья дружно храпела вокруг своих многочисленных сумок. А его бабушка тихо ворчала по поводу того, что никому не нужен был этот Рим и надо было лететь прямо в Иерусалим.
Бабушка ворчала, а Аврумчик бегал, иногда замирая перед большими экранами, на которых красотки алыми губами касались длинных бокалов с игристым вином. Что это означало, он пока не понимал, но картинки ему нравились.
Кондиционеры аэропорта работали в полную силу и в зале ожидания было довольно прохладно. Аврумчику было холодно, а людей в этом особом зале для вылетов в Израиль и арабские страны было мало, поэтому никто не мешал ребенку носиться от одной стены до другой, иногда притормаживая возле горы семейных чемоданов. В одну из своих очередных пробежек Аврумчик увлекся и не остановился возле бабушки. Сила инерции увлекла его дальше и вдруг увидел перед собой старика, одетого как волшебник из какого-то мультфильма – на голове у него была странная шапка, больше похожая на платок, а вместо пиджака и брюк на нем было длинное, до пола платье. ( Collapse )
- ты кто? - спросил Аврумчик имама на английском языке, с той детской непосредственностью, с которой могут задавать вопросы только маленькие мальчики. Кроме английского, Абик знал несколько слов на русском, на котором говорили его дедушка и бабушка, и еще несколько слов на иврите, на котором говорили мама и папа.
- я - Ибрагим! А ты кто? - ответил имам, которого звонкий детский голос выдернул из глубины мыслей.
- я – Авраам, - заученно ответил мальчик, который уже хорошо понимал, что «Аврумчик» он только для членов семьи, а для чужих он Авраам Голдшмидт.
- мы с тобой – тезки, - улыбнувшись, сказал мальчику имам.
- тезки? – мальчик удивился. – Меня назвали в честь моего дедушки, но его больше нет с нами. А тебя тоже назвали в честь дедушки?
- а ты знаешь, в честь кого назвали твоего дедушку? Я думаю, в честь его дедушки, а того дедушку назвали в честь какого-то самого первого дедушки. Вот и меня назвали в честь того самого первого дедушки.
-Так что у нас с тобой один общий дедушка? - эта новость была ошеломляющей для маленького еврейского мальчика, родившегося в Нью-Йорке. У него и у это странного старика, похожего на героя мультфильма, один общий дедушка?
- Да у нас с тобой один общий дедушка, - подтвердил старик, слегка улыбаясь.
В это время бабушка зорким взглядом заметила, с кем разговаривает мальчик и позвала, его видимо испугавшись. Когда внук подошел, бабушка спокойно и назидательно объяснила ему, что с этим дядей разговаривать нельзя.
-Ну почему? - удивился ребёнок, - он же такой хороший, он похож на волшебника из сказки!
- Нельзя с ним разговаривать, он араб!
- Бабушка, а араб — это плохо?
- Все арабы - плохие сказала бабушка!
Бабушка была очень тверда и убедительна, поэтому Абрамчик тихо сел на скамейку рядом с ней. Через несколько минут бабушка, зорким взглядом окинув зал ожидания, прикрыла глаза и снова задремала. Увидев, что бабушка заснула, Абрамчик осторожно встал и сделал несколько проверочных кругов вокруг скамейки, отходя с каждым разом все дальше и дальше. Убедившись, что «контроля нет и граница открыта» Абрамчик снова подошел Ибрагиму.
- Скажи, ты араб – все еще на что-то надеясь, спросил он старика.
- Да, я араб! – гордо ответил старик.
Видимо, это был убедительно для ребёнка. Абрамчик понял, что бабушка говорит правду.
- А почему «араб» — это плохо? - спросил он Ибрагима.
Ибрагим улыбнулся и ответил:
- Наверно потому, что вы евреи! а для евреев арабы это плохо. А для арабов евреи — это плохо. И почему так - наверно уже никто не знает
- Ты тоже летишь в Тель-Авив? - спросил Абрамчик. Ему явно нравился этот старик, который должен был бы быть «плохим», но был улыбчивым и не страшным?
- Нет, - ответил старик, - я лечу в Амман. Ты знаешь про такой город Амман?
- Не знаю, - честно признался Абрамчик, - но я знаю про «ушки Амана».
Старик заулыбался, слегка прикрыв глаза. И в эту минуту он стал очень похож на другого дедушку Абрамчика – на дедушку Йосю, который остался в Нью-йорке.
- Ушки Амана? Ты знаешь, и я помню, я помню, что это. А как зовут твою бабушку?
- Мою бабушку зовут Роза! ответил мальчик, улыбнувшись во весь рот. В его ответе было тёпло и огромное обожание, и с его слов было понятно. что он любит очень любит свою бабушку
В это самое время, видимо почувствовав сквозь сон, что они снова разговаривают, проснулась бабушка. Словно локатор, она обвела взглядом зал в поисках своего внука. И когда она увидела, что он снова находится рядом с этим «страшным» арабом, она гневно закричала:» Абрам! Немедленно иди сюда»! Глаза ее сверкали как молнии, казалось, ещё немного и она начнёт этими глазами стрелять. Абрам, грустно опустив голову, повернулся к приятному собеседнику спиной и понуро отправился к бабушке.
А Ибрагим, прикрыв свои старые усталые глаза остался сидеть в одиночестве. Он просидел так минут десять, периодически открывая глаза и наблюдая за тем, как шепотом бабушка объясняла что-то своему внуку иногда украдкой показывая на Ибрагима пальцем. И вдруг Ибрагим встал во весь рост, оперевшись на старую палку и не спеша подошел к бабушке и внуку
- А гут овынт (добрый вечер), мадам Роза? - сказал он на неплохом идише, - «Вус эрцх?» (что слышно). Как вы себя чувствуете? - бабушка была в полном недоумении. Вот этот человек, бородатый араб, в странном головном уборе, со старой палкой в руке, говорит на ее родном языке, на языке ее мамы и папы, ее бабушки и дедушки. И, растерявшись, бабушка Роза начала отвечать этому человеку. Тому самому, с которым она только что запретила общаться своему внуку.
- У Вас замечательный внук, мадам Роза, дай Бог ему счастья и здоровья!
Что еще нужно услышать бабушке, чтобы ее сердце потеплело? Разве можно найти путь короче к ее доверию и улыбке? И «мадам Роза» предложила Ибрагиму сесть на скамейку напротив, рядом с которой спал ее сын и его жена – родители маленького Аврума.
А разговор двух пожилых людей продолжался. Ибрагим все больше и больше вспоминал идиш, но в какой-то момент бабушка Роза предложила ему перейти на английский. Он, в свою очередь, спросил – не будет ли ей легче говорить на иврите?
- Когда Ваши дети еще не спали, - Ибрагим кивнул на уютно свернувшихся рядом молодых, - они говорили на иврите между собой. А я немного знаю иврит…
- Вы тоже летите в Тель-Авив? – спросила мадам Роза. Этот пожилой араб вызывал у нее все большую симпатию.
- Нет, я лечу в Амман. В Тель-Авиве я не был очень много лет. Лет 50.
- Вы из Израиля? – удивленно спросила женщина.
- Я…. Я из Палестины. Мне было 16, когда началась война и семья уехала в Иорданию. С тех пор я живу в Аммане. Но только я. А семья моя – по всему миру.
На глазах у бабушки Розы появились слезы. Она почувствовала боль в словах старика, но отнесла эту боль к его последним словам.
- Мой старший сын живет в Германии, младший, - она показала на молодого человека, спящего рядом с Ибрагимом, - живет в Америке. А дочка с мужем живет в Тель-Авиве. И мы тоже раньше там жили, но уже давно живем в Сан-Франциско.
Ибрагим понял, что теперь его очередь утирать слезы и рассказывать. «Эффект попутчика» никто не отменял. Дождь это скоро закончится, он сядет на свой самолет и улетит в Амман, а эта еврейская семья с милым мальчиком, сядет на свой самолет и улетит в Тель-Авив. Тель-Авив…. Ибрагим задумался.
Маленький Аврум уже давно притих, сев на скамью рядом с бабушкой, и, открыв рот, слушал беседу пожилых людей. В его голове проносились разные мысли. Он смутно помнил свою тетю Аню, которая жила в Тель-Авиве. Тель-Авив он никогда не видел, но по рассказам бабушки знал, что это очень шумный и очень теплый город, стоящий прямо на берегу моря. Он почти не помнил дядю Илью, который жил в Германии, но, как говорила бабушка, там не должны жить люди. Или евреи? Это Абрамчик уже не помнил. Но кто-то там жить не должен. Почему живет его дядя Илья – он не знал. Но знал, что у дяди Ильи есть дочка и она тоже в этом году пойдет в школу, как и он. Все эти мысли стремительно промелькнули в голове мальчика, и он поймал себя на том, что отвлекся от разговора бабуши и этого странного араба. Кто же такие – эти арабы?
- Мой отец был… - Ибрагим на минуту задумался, но вспомнил – «рокеах» (аптекарь, иврит). Он держал аптеку в Яффо, на главной улице – улице короля Георга. Вместе с евреем. Его звали Яков. Но его сына звали Авраам и Авраам был моим ровесником. Фамилию я не помню – много лет прошло. Он учился в еврейской школе, я – в арабской. Но после работы мы оба приходили в аптеку, где работали отцы. В те годы аптека – это как лавка волшебника. Лекарства делали наши отцы. А мы смотрели и учились. Я выучил идиш, потому что семья Авраама говорила дома на идише, а я часто приходил к ним гости. У них было очень интересно дома – много книг, пианино.
А мой отец был очень…. – Ибрагим задумался, вспоминая слово, - очень верующим человеком. У нас дома книги были только священные.
А в 48-м началась война. Я помню этот день – была суббота. В субботу мы с Авраамом и другими ребятами ходили играть в футбол во дворе арабской школы. Мы с ним всегда играли за одну команду. У нас была веселая команда. Арабы, евреи, армяне, греки. Да, началась война. Египетские самолеты летели низко и бомбы падали так, что мы их видели.
В Яффо тогда уже оставалось мало людей. Много семей покинули город. Все боялись. После бомбежки отец посадил всех в машину и поехали. Ехали долго и приехали в Амман. Там отец снова открыл аптеку. А я… я стал учителем. Учу мальчиков в медрессе.
Ибрагим замолчал. Он был где-то далеко, и Роза не стала ему мешать. Через несколько минут старик «вернулся». Его тезка все-еще сидел рядом с бабушкой, видимо ожидая продолжения. Старик из сказки рассказывал так интересно. Он говорил много непонятных слов, а иногда, хоть слова были понятны, все равно непонятно было, о чем он говорил.
- Я родилась в Белоруссии. Маленькое местечко – деревня, где жили вместе евреи и белорусы. Хорошо жили, дружили. А когда пришли немцы, ну, Вы же знаете – война? Когда пришли немцы, друзья стали врагами. Нас выгоняли из наших домов, нас убивали, сжигали, продавали за деньги. Моя семья смогла бежать. Мы шли лесами, прятались. Без еды, без одежды. У меня был брат – он был меньше меня. Он умер там, в лесах, от голода или болезни. Врачей не было. Аптекарей тоже… - бабушка Роза трагично улыбнулась.
- Папу потом забрали куда-то, и мы больше его не видели. Мы так и не знаем – забрали его в армию или в тюрьму. И мы с мамой остались вдвоем. Жили в Сибири. Когда война закончилась – мы вернулись. Но деревни нашей уже не существовало. Бывшие соседи жили в соседних деревнях, но не хотели нас узнавать. Не смотрели нам в глаза. Так мы и жили. В русском языке есть обидное слово для евреев… Тысячи раз я слышала его в свой адрес. Бороться с этим было бесполезно. Так и жили. Вышла замуж. Родились дети. И когда стало возможно – мы уехали в Израиль и только там почувствовали себя дома.
- странная жизнь у нас. Я родился в Яффо и никогда не чувствовал Израиль своим домом. Я даже не называл его так. Меня потом, в Иордании воспитывали в ненависти к евреям, хотя я в своей жизни от евреев видел только хорошее. И из Яффо нас никто не гнал – мы ушли, спасаясь от войны, которую точно не евреи начали. Вот и сейчас – я возвращаюсь после операции, после лечения. Мои врачом был еврей. А ты родилась в этой «белой» стране, люди которой убивали евреев. И в твоих словах я не слышу ненависти к этим людям. Что-то неправильно в этой жизни, — задумчиво сказал Ибрагим.
И тут в разговор старших неожиданно вмешался Абрамчик. «Бабушка – значит этот дядя-араб не плохой? Я могу с ним дружить?»
Улыбнулись оба – и старый Ибрагим и бабушка Роза. И эта улыбка была доказательством того, мальчик прав.
Ибрагим взглянул на часы, и резко встал. «Время молитвы!» - объяснил он
- я помолюсь и за Вас, мадам Роза, и за Вашего внука. Кто знает, может когда-нибудь он будет дружить с моим внуком, как я и сто лет назад дружил с сыном аптекаря!
Когда проснулись родители Абрамчика, они слегка испугались, не увидев перед собой ни маму, ни сына. Папа вскочил на ноги и в углу небольшого зала увидел странную картину. На небольшом коврике, стоя на коленях, молился старый араб. А на скамье рядом с ним сидела его мама, бывший врач и бывший член КПСС, и, сложив перед собой руки, тоже о чем-то молилась, едва заметно шевеля губами.
А рядом с ней в полном изумлении стоял его сын – Авраам, внук Авраам, друг Ибрагима!
Маленький Аврумчик носился по залу, пока его семья дружно храпела вокруг своих многочисленных сумок. А его бабушка тихо ворчала по поводу того, что никому не нужен был этот Рим и надо было лететь прямо в Иерусалим.
Бабушка ворчала, а Аврумчик бегал, иногда замирая перед большими экранами, на которых красотки алыми губами касались длинных бокалов с игристым вином. Что это означало, он пока не понимал, но картинки ему нравились.
Кондиционеры аэропорта работали в полную силу и в зале ожидания было довольно прохладно. Аврумчику было холодно, а людей в этом особом зале для вылетов в Израиль и арабские страны было мало, поэтому никто не мешал ребенку носиться от одной стены до другой, иногда притормаживая возле горы семейных чемоданов. В одну из своих очередных пробежек Аврумчик увлекся и не остановился возле бабушки. Сила инерции увлекла его дальше и вдруг увидел перед собой старика, одетого как волшебник из какого-то мультфильма – на голове у него была странная шапка, больше похожая на платок, а вместо пиджака и брюк на нем было длинное, до пола платье. ( Collapse )
- ты кто? - спросил Аврумчик имама на английском языке, с той детской непосредственностью, с которой могут задавать вопросы только маленькие мальчики. Кроме английского, Абик знал несколько слов на русском, на котором говорили его дедушка и бабушка, и еще несколько слов на иврите, на котором говорили мама и папа.
- я - Ибрагим! А ты кто? - ответил имам, которого звонкий детский голос выдернул из глубины мыслей.
- я – Авраам, - заученно ответил мальчик, который уже хорошо понимал, что «Аврумчик» он только для членов семьи, а для чужих он Авраам Голдшмидт.
- мы с тобой – тезки, - улыбнувшись, сказал мальчику имам.
- тезки? – мальчик удивился. – Меня назвали в честь моего дедушки, но его больше нет с нами. А тебя тоже назвали в честь дедушки?
- а ты знаешь, в честь кого назвали твоего дедушку? Я думаю, в честь его дедушки, а того дедушку назвали в честь какого-то самого первого дедушки. Вот и меня назвали в честь того самого первого дедушки.
-Так что у нас с тобой один общий дедушка? - эта новость была ошеломляющей для маленького еврейского мальчика, родившегося в Нью-Йорке. У него и у это странного старика, похожего на героя мультфильма, один общий дедушка?
- Да у нас с тобой один общий дедушка, - подтвердил старик, слегка улыбаясь.
В это время бабушка зорким взглядом заметила, с кем разговаривает мальчик и позвала, его видимо испугавшись. Когда внук подошел, бабушка спокойно и назидательно объяснила ему, что с этим дядей разговаривать нельзя.
-Ну почему? - удивился ребёнок, - он же такой хороший, он похож на волшебника из сказки!
- Нельзя с ним разговаривать, он араб!
- Бабушка, а араб — это плохо?
- Все арабы - плохие сказала бабушка!
Бабушка была очень тверда и убедительна, поэтому Абрамчик тихо сел на скамейку рядом с ней. Через несколько минут бабушка, зорким взглядом окинув зал ожидания, прикрыла глаза и снова задремала. Увидев, что бабушка заснула, Абрамчик осторожно встал и сделал несколько проверочных кругов вокруг скамейки, отходя с каждым разом все дальше и дальше. Убедившись, что «контроля нет и граница открыта» Абрамчик снова подошел Ибрагиму.
- Скажи, ты араб – все еще на что-то надеясь, спросил он старика.
- Да, я араб! – гордо ответил старик.
Видимо, это был убедительно для ребёнка. Абрамчик понял, что бабушка говорит правду.
- А почему «араб» — это плохо? - спросил он Ибрагима.
Ибрагим улыбнулся и ответил:
- Наверно потому, что вы евреи! а для евреев арабы это плохо. А для арабов евреи — это плохо. И почему так - наверно уже никто не знает
- Ты тоже летишь в Тель-Авив? - спросил Абрамчик. Ему явно нравился этот старик, который должен был бы быть «плохим», но был улыбчивым и не страшным?
- Нет, - ответил старик, - я лечу в Амман. Ты знаешь про такой город Амман?
- Не знаю, - честно признался Абрамчик, - но я знаю про «ушки Амана».
Старик заулыбался, слегка прикрыв глаза. И в эту минуту он стал очень похож на другого дедушку Абрамчика – на дедушку Йосю, который остался в Нью-йорке.
- Ушки Амана? Ты знаешь, и я помню, я помню, что это. А как зовут твою бабушку?
- Мою бабушку зовут Роза! ответил мальчик, улыбнувшись во весь рот. В его ответе было тёпло и огромное обожание, и с его слов было понятно. что он любит очень любит свою бабушку
В это самое время, видимо почувствовав сквозь сон, что они снова разговаривают, проснулась бабушка. Словно локатор, она обвела взглядом зал в поисках своего внука. И когда она увидела, что он снова находится рядом с этим «страшным» арабом, она гневно закричала:» Абрам! Немедленно иди сюда»! Глаза ее сверкали как молнии, казалось, ещё немного и она начнёт этими глазами стрелять. Абрам, грустно опустив голову, повернулся к приятному собеседнику спиной и понуро отправился к бабушке.
А Ибрагим, прикрыв свои старые усталые глаза остался сидеть в одиночестве. Он просидел так минут десять, периодически открывая глаза и наблюдая за тем, как шепотом бабушка объясняла что-то своему внуку иногда украдкой показывая на Ибрагима пальцем. И вдруг Ибрагим встал во весь рост, оперевшись на старую палку и не спеша подошел к бабушке и внуку
- А гут овынт (добрый вечер), мадам Роза? - сказал он на неплохом идише, - «Вус эрцх?» (что слышно). Как вы себя чувствуете? - бабушка была в полном недоумении. Вот этот человек, бородатый араб, в странном головном уборе, со старой палкой в руке, говорит на ее родном языке, на языке ее мамы и папы, ее бабушки и дедушки. И, растерявшись, бабушка Роза начала отвечать этому человеку. Тому самому, с которым она только что запретила общаться своему внуку.
- У Вас замечательный внук, мадам Роза, дай Бог ему счастья и здоровья!
Что еще нужно услышать бабушке, чтобы ее сердце потеплело? Разве можно найти путь короче к ее доверию и улыбке? И «мадам Роза» предложила Ибрагиму сесть на скамейку напротив, рядом с которой спал ее сын и его жена – родители маленького Аврума.
А разговор двух пожилых людей продолжался. Ибрагим все больше и больше вспоминал идиш, но в какой-то момент бабушка Роза предложила ему перейти на английский. Он, в свою очередь, спросил – не будет ли ей легче говорить на иврите?
- Когда Ваши дети еще не спали, - Ибрагим кивнул на уютно свернувшихся рядом молодых, - они говорили на иврите между собой. А я немного знаю иврит…
- Вы тоже летите в Тель-Авив? – спросила мадам Роза. Этот пожилой араб вызывал у нее все большую симпатию.
- Нет, я лечу в Амман. В Тель-Авиве я не был очень много лет. Лет 50.
- Вы из Израиля? – удивленно спросила женщина.
- Я…. Я из Палестины. Мне было 16, когда началась война и семья уехала в Иорданию. С тех пор я живу в Аммане. Но только я. А семья моя – по всему миру.
На глазах у бабушки Розы появились слезы. Она почувствовала боль в словах старика, но отнесла эту боль к его последним словам.
- Мой старший сын живет в Германии, младший, - она показала на молодого человека, спящего рядом с Ибрагимом, - живет в Америке. А дочка с мужем живет в Тель-Авиве. И мы тоже раньше там жили, но уже давно живем в Сан-Франциско.
Ибрагим понял, что теперь его очередь утирать слезы и рассказывать. «Эффект попутчика» никто не отменял. Дождь это скоро закончится, он сядет на свой самолет и улетит в Амман, а эта еврейская семья с милым мальчиком, сядет на свой самолет и улетит в Тель-Авив. Тель-Авив…. Ибрагим задумался.
Маленький Аврум уже давно притих, сев на скамью рядом с бабушкой, и, открыв рот, слушал беседу пожилых людей. В его голове проносились разные мысли. Он смутно помнил свою тетю Аню, которая жила в Тель-Авиве. Тель-Авив он никогда не видел, но по рассказам бабушки знал, что это очень шумный и очень теплый город, стоящий прямо на берегу моря. Он почти не помнил дядю Илью, который жил в Германии, но, как говорила бабушка, там не должны жить люди. Или евреи? Это Абрамчик уже не помнил. Но кто-то там жить не должен. Почему живет его дядя Илья – он не знал. Но знал, что у дяди Ильи есть дочка и она тоже в этом году пойдет в школу, как и он. Все эти мысли стремительно промелькнули в голове мальчика, и он поймал себя на том, что отвлекся от разговора бабуши и этого странного араба. Кто же такие – эти арабы?
- Мой отец был… - Ибрагим на минуту задумался, но вспомнил – «рокеах» (аптекарь, иврит). Он держал аптеку в Яффо, на главной улице – улице короля Георга. Вместе с евреем. Его звали Яков. Но его сына звали Авраам и Авраам был моим ровесником. Фамилию я не помню – много лет прошло. Он учился в еврейской школе, я – в арабской. Но после работы мы оба приходили в аптеку, где работали отцы. В те годы аптека – это как лавка волшебника. Лекарства делали наши отцы. А мы смотрели и учились. Я выучил идиш, потому что семья Авраама говорила дома на идише, а я часто приходил к ним гости. У них было очень интересно дома – много книг, пианино.
А мой отец был очень…. – Ибрагим задумался, вспоминая слово, - очень верующим человеком. У нас дома книги были только священные.
А в 48-м началась война. Я помню этот день – была суббота. В субботу мы с Авраамом и другими ребятами ходили играть в футбол во дворе арабской школы. Мы с ним всегда играли за одну команду. У нас была веселая команда. Арабы, евреи, армяне, греки. Да, началась война. Египетские самолеты летели низко и бомбы падали так, что мы их видели.
В Яффо тогда уже оставалось мало людей. Много семей покинули город. Все боялись. После бомбежки отец посадил всех в машину и поехали. Ехали долго и приехали в Амман. Там отец снова открыл аптеку. А я… я стал учителем. Учу мальчиков в медрессе.
Ибрагим замолчал. Он был где-то далеко, и Роза не стала ему мешать. Через несколько минут старик «вернулся». Его тезка все-еще сидел рядом с бабушкой, видимо ожидая продолжения. Старик из сказки рассказывал так интересно. Он говорил много непонятных слов, а иногда, хоть слова были понятны, все равно непонятно было, о чем он говорил.
- Я родилась в Белоруссии. Маленькое местечко – деревня, где жили вместе евреи и белорусы. Хорошо жили, дружили. А когда пришли немцы, ну, Вы же знаете – война? Когда пришли немцы, друзья стали врагами. Нас выгоняли из наших домов, нас убивали, сжигали, продавали за деньги. Моя семья смогла бежать. Мы шли лесами, прятались. Без еды, без одежды. У меня был брат – он был меньше меня. Он умер там, в лесах, от голода или болезни. Врачей не было. Аптекарей тоже… - бабушка Роза трагично улыбнулась.
- Папу потом забрали куда-то, и мы больше его не видели. Мы так и не знаем – забрали его в армию или в тюрьму. И мы с мамой остались вдвоем. Жили в Сибири. Когда война закончилась – мы вернулись. Но деревни нашей уже не существовало. Бывшие соседи жили в соседних деревнях, но не хотели нас узнавать. Не смотрели нам в глаза. Так мы и жили. В русском языке есть обидное слово для евреев… Тысячи раз я слышала его в свой адрес. Бороться с этим было бесполезно. Так и жили. Вышла замуж. Родились дети. И когда стало возможно – мы уехали в Израиль и только там почувствовали себя дома.
- странная жизнь у нас. Я родился в Яффо и никогда не чувствовал Израиль своим домом. Я даже не называл его так. Меня потом, в Иордании воспитывали в ненависти к евреям, хотя я в своей жизни от евреев видел только хорошее. И из Яффо нас никто не гнал – мы ушли, спасаясь от войны, которую точно не евреи начали. Вот и сейчас – я возвращаюсь после операции, после лечения. Мои врачом был еврей. А ты родилась в этой «белой» стране, люди которой убивали евреев. И в твоих словах я не слышу ненависти к этим людям. Что-то неправильно в этой жизни, — задумчиво сказал Ибрагим.
И тут в разговор старших неожиданно вмешался Абрамчик. «Бабушка – значит этот дядя-араб не плохой? Я могу с ним дружить?»
Улыбнулись оба – и старый Ибрагим и бабушка Роза. И эта улыбка была доказательством того, мальчик прав.
Ибрагим взглянул на часы, и резко встал. «Время молитвы!» - объяснил он
- я помолюсь и за Вас, мадам Роза, и за Вашего внука. Кто знает, может когда-нибудь он будет дружить с моим внуком, как я и сто лет назад дружил с сыном аптекаря!
Когда проснулись родители Абрамчика, они слегка испугались, не увидев перед собой ни маму, ни сына. Папа вскочил на ноги и в углу небольшого зала увидел странную картину. На небольшом коврике, стоя на коленях, молился старый араб. А на скамье рядом с ним сидела его мама, бывший врач и бывший член КПСС, и, сложив перед собой руки, тоже о чем-то молилась, едва заметно шевеля губами.
А рядом с ней в полном изумлении стоял его сын – Авраам, внук Авраам, друг Ибрагима!
найди отличия
Прежде всего, посмотрите на эти два дома на фото далее. И найдите... нет, не отличия. Найдите, что в них общего?
Если исключить тот факт, что оба дома построены из бетона, то единственный связывающий факт- это дома двух премьер-министров Израиля.
Первый, старый четырех этажный дом, без лифта, без бассейна, это дом, где на втором этаже в небольшой трехкомнатной квартире жил премьер-министр Ицхак Шамир. Скидок на налоги не просил, услуги уборки оплачивал сам.
Второй дом - дом нынешнего премьер-министра в Кейсарии. Подойти к дому нельзя - охрана не пускает. Стоимость дома - впечатляет. И этот самый дом, на оплату которого премьер попросил скидки и возврат налога.
Я понимаю, что премьер-министр любой страны не должен жить в сарае. Но просить денег у страны в то время, когда четверть населения не работает?
(no subject)
русские народные песни
На первом курсе мы создали свой ансамбль. Слово «группа» как-то нам не нравилось. Был свой вокально-инструментальный ансамбль и у старшекурсников, но нас туда не брали, а внимания девочек очень хотелось.
Состав ансамбля был классический. Ударные, две гитары и клавишные.
Состав ансамбля совсем не классический. Украинец, чех, болгарин и еврей, то есть я. Как и положено еврею, я вначале играл на клавишах. Со временем выяснилось два важных аспекта – болгарин оказался тоже евреем, а чех играл на клавишах лучше, чем оба еврея вместе взятые. Поэтому два еврея, один из которых прикидывался болгарином, играли на гитарах, украинец – стучал, в хорошем смысле этого слова. Хорошо стучал. А чех, со странным отчеством «Иосифович» - играл на клавишах.
Мы были молодые, вечно влюбленные, вечно голодные, слегка пьяные и до синевы выбриты. С этим была отдельная история. Когда мы только-только собрались первый раз с инструментами, завхоз актового зала на маслоэкстракционном заводе, где мы репетировали, правой рукой убирая со стола вторую пустую бутылку и левой извлекая из сумки третью, еще полную, изрек: «Настоящий музыкант должен быть всегда слегка пьян и до синевы выбрит!» Потом были какие-то объяснения, почему нужно было именно так, но бутылка была третьей, а мне было 15 лет. Я просто уже этого не помню.( Collapse )
Состав ансамбля был классический. Ударные, две гитары и клавишные.
Состав ансамбля совсем не классический. Украинец, чех, болгарин и еврей, то есть я. Как и положено еврею, я вначале играл на клавишах. Со временем выяснилось два важных аспекта – болгарин оказался тоже евреем, а чех играл на клавишах лучше, чем оба еврея вместе взятые. Поэтому два еврея, один из которых прикидывался болгарином, играли на гитарах, украинец – стучал, в хорошем смысле этого слова. Хорошо стучал. А чех, со странным отчеством «Иосифович» - играл на клавишах.
Мы были молодые, вечно влюбленные, вечно голодные, слегка пьяные и до синевы выбриты. С этим была отдельная история. Когда мы только-только собрались первый раз с инструментами, завхоз актового зала на маслоэкстракционном заводе, где мы репетировали, правой рукой убирая со стола вторую пустую бутылку и левой извлекая из сумки третью, еще полную, изрек: «Настоящий музыкант должен быть всегда слегка пьян и до синевы выбрит!» Потом были какие-то объяснения, почему нужно было именно так, но бутылка была третьей, а мне было 15 лет. Я просто уже этого не помню.( Collapse )
день памяти
Я живу в Кфар-Саве с первого дня в Израиле. И свой первый День Памяти (в Израиле) в 1991-м году я, вместе с детьми, отправился в парк памяти погибших солдат, в центре Кфар-Савы.
Все было в диковинку... Сам этот необычный день, разговоры, речи, поведение людей. Многие плакали без стеснения. Кто подходил к ним и молча обнимал. Мне, постсоветскому, воспитанному на фильмах и книгах советских авторов, это все было очень необычно.
Возле некоторых могил солдат сидели их семьи. Я не очень понимал то, что они говорили. Но как-то внутри себя я чувствовал это и без слов. Но мое внимание привлекла одинокая женщина, сидевшая возле скромной солдатской могилы на складном стульчике. Кфар-Сава - город небольшой, и я сразу ее узнал - она работала в одном из городских банков. Она сидела лицом к тротуару и небольшой лейкой лила воду прямо на асфальт. В глубине своего разума я понимал, что в такой день люди способны на неадекватные поступки, но все равно было очень странно.
Тут же я заметил своего знакомого, который родился и вырос в Кфар-Саве, и, насколько мог, нежно (что было весьма непросто, учитывая мой уровень владения ивритом на тот момент), спросил, что делает эта женщина?
- понимаешь, - объяснил мне мой знакомый, - ее единственный сын погиб на войне 73-го года. Он похоронен тут... С тех пор она приходит в День Памяти и льет воду возле могилы... Ее сын в детстве любил бегать по лужам. Вот она и льет лужи возле его могилы.
Видимо, мы говорили громко. А может вокруг было слишком тихо. И эта женщина обратила на нас внимание и спросила моего знакомого, не о ней ли мы говорим? Спросила спокойно, без раздражения. И он объяснил ей, что я - "руси, оле хадаш" ("русский" новый репатриант), многое не пониманию, не знаю.
- они (русские) будут новыми до тех пор, пока на войне погибнет первый из них. «А потом они быстро станут “старыми”», —сказал она, грустно улыбнувшись краешками губ, и, сняв свои туфли, босиком пошла по луже…
Фотографы документируют пандемию
вся правда о лжи
В общем-то, о коронавирусе уже точно известно следующее:
1. Из дома выходить нельзя, но если нужно, то можно.
2. Маски вообще не помогают, но их обязательно носить.
3. Магазины закрыты, но их открывают если нужно.
4. В больницы бесполезно с этим идти, но идти обязательно.
5. Этот вирус смертельный, но в принципе не страшный.
6. Перчатки не помогут, но они нужны.
7. Все остаются дома, но все гуляют.
8. Еды в супермаркетах полно, но её кому-то не хватает.
9. Вирус на детей не действует, но дети в зоне опасности.
10. Оборудования не хватает, но оборудования достаточно.
11. Есть много симптомов того, что ты болеешь, но можно переболеть без симптомов.
12. Чтоб не болеть, нужно тренироваться, но в спортзалы и на пробежки нельзя.
13. Лучше всего гулять на воздухе, но на воздух, особенно в парки, нельзя.
14. Полные в зоне риска, но лучше сидеть дома и жрать, чем гулять на воздухе.
15. К пожилым людям нельзя приходить, но можно приносить продукты и лекарства.
16. Больным коронавирусом нельзя выходить, но можно ходить в аптеку и магазин - разъяснил министр всех больниц и аптек.
17. Самим ходить к пожилым родственникам нельзя, зато можно заказывать им доставку, разносчики которой без масок и перчаток контактируют в день с сотней человек.
18. Каждый разжигающий панику начинает свое сообщение словами «не хочу разжигать панику, но».
19. Штрафы никак законно не обоснованы, но их выписывают.
20. Штрафы придуманы для нарушающих карантин, но можно штрафовать и тех, кто просто один вышел в парк.
19. Обещано пособие для безработных в размере 6000 век, но никто не знает, как его получить.
20. Чрезвычайное положение не объявлено, но власти ведут себя так, будто оно есть.
21. Или объявлено, но его как будто нет.
22. Домашнего ареста нет, но выходить никому нельзя.
23. На своей машине передвигаться можно, но за город выезжать нельзя
24. Вам с пожилой мамой и бабушкой встречаться нельзя, а постороннему арабу-таксисту можно.
25. Персональные данные охраняются законом, но вы должны сдать их по первому свистку программе слежки, которая хранит их в открытом виде и никак не защищена.
26. Персональные данные никем ни охраняются и кто имеет к ним доступ - непонятно.
27. Болеют только азиаты, но умерло больше всего европейцев.
28. Вирус живёт на разных поверхностях два часа, нет, четыре, нет, шесть, нет, семнадцать дней. Но ему нужна влажная среда. А, нет, уже не нужна.
@адаптировано по наши реалии из паутины летучих мышей
1. Из дома выходить нельзя, но если нужно, то можно.
2. Маски вообще не помогают, но их обязательно носить.
3. Магазины закрыты, но их открывают если нужно.
4. В больницы бесполезно с этим идти, но идти обязательно.
5. Этот вирус смертельный, но в принципе не страшный.
6. Перчатки не помогут, но они нужны.
7. Все остаются дома, но все гуляют.
8. Еды в супермаркетах полно, но её кому-то не хватает.
9. Вирус на детей не действует, но дети в зоне опасности.
10. Оборудования не хватает, но оборудования достаточно.
11. Есть много симптомов того, что ты болеешь, но можно переболеть без симптомов.
12. Чтоб не болеть, нужно тренироваться, но в спортзалы и на пробежки нельзя.
13. Лучше всего гулять на воздухе, но на воздух, особенно в парки, нельзя.
14. Полные в зоне риска, но лучше сидеть дома и жрать, чем гулять на воздухе.
15. К пожилым людям нельзя приходить, но можно приносить продукты и лекарства.
16. Больным коронавирусом нельзя выходить, но можно ходить в аптеку и магазин - разъяснил министр всех больниц и аптек.
17. Самим ходить к пожилым родственникам нельзя, зато можно заказывать им доставку, разносчики которой без масок и перчаток контактируют в день с сотней человек.
18. Каждый разжигающий панику начинает свое сообщение словами «не хочу разжигать панику, но».
19. Штрафы никак законно не обоснованы, но их выписывают.
20. Штрафы придуманы для нарушающих карантин, но можно штрафовать и тех, кто просто один вышел в парк.
19. Обещано пособие для безработных в размере 6000 век, но никто не знает, как его получить.
20. Чрезвычайное положение не объявлено, но власти ведут себя так, будто оно есть.
21. Или объявлено, но его как будто нет.
22. Домашнего ареста нет, но выходить никому нельзя.
23. На своей машине передвигаться можно, но за город выезжать нельзя
24. Вам с пожилой мамой и бабушкой встречаться нельзя, а постороннему арабу-таксисту можно.
25. Персональные данные охраняются законом, но вы должны сдать их по первому свистку программе слежки, которая хранит их в открытом виде и никак не защищена.
26. Персональные данные никем ни охраняются и кто имеет к ним доступ - непонятно.
27. Болеют только азиаты, но умерло больше всего европейцев.
28. Вирус живёт на разных поверхностях два часа, нет, четыре, нет, шесть, нет, семнадцать дней. Но ему нужна влажная среда. А, нет, уже не нужна.
@адаптировано по наши реалии из паутины летучих мышей
